Айпод, тщательно собранный одним из ренегатских механиков, барахлил настолько, что Кевину это надоело и он разом выдернул наушники, раздраженно отбросив эту идиотскую железяку на пассажирское сидение. В окно эта чертова вещь не полетела лишь потому, что здравый смысл напомнил Уилкинсу о том, что без музыки жить как-то совсем тяжко, а постоянно бегать за Клементайн с просьбой «спой мне эту песню, ну, пожалуйста» ни к чему хорошему не приведет, как минимум потому, что Ходжинс не работает на батарейках и может попросту перегореть.
И то в лучшем случае, в худшем — просто заедет рукой ему в нос и, давай потом оправдываться в лазарете, что это случайно, и вообще он просто не заметил стену, неудачно завернул и влетел в неё со всего размаху.
Кевин уже несколько часов ехал по пустой трассе, то и дело пытаясь отвлечься на чем-то, поэтому его как-то по-особому разозлило «предательство» айпода, ведь сейчас он бы с удовольствием послушал любимые песни Metallica, пытаясь не возвращаться мыслями назад, в этот дурацкий побочный штаб-санаторий. Конечно, он не был таковым, но Уилкинсу там совершенно не понравилось, хотя бы потому, что Саттон в кои-то веки решила сыграть роль отшельника и свалить именно туда — да эта долбаная побочка находилась слишком далеко от главного штаба, да настолько, что Кевину пришлось добираться до связного через портал, а уже потом ехать на машине до нужного места.
Нет, всё же, это дурацкое место куда больше напоминало армию, хоть и сам Уилкинс никогда там не был. И еда у них была мерзкой. И люди странные. И...
Но, вообще, дело, конечно, было не в этом. 
И Кевин прекрасно это понимал.
На самом деле, его желание поехать к Саттон и вклеить пару ласковых было связано с тем, что у него было какое-то гнусное предчувствие. Когда Спенсер заявился в их комнату и сказал о том, что, оказывается, Тэдди взяла небольшой «отпуск», чтобы отдохнуть и, желательно, подкачать свою способность, то он слегка озадачился, потому что… потому что надо было поговорить с Клем. Та в свою очередь тоже не видела Тэдди и пусть никто из них не решался признавать очевидный факт, все прекрасно понимали, что Саттон не просто так свалила в другой штат, подальше от Нортфилда, Миннесоты, от них всех — и, как оказалось в итоге, ещё от кое-кого. Первые два дня Уилкинс активно названивал подруге, но та, видимо, очень серьезно отнеслась к «отдыху», поэтому не отвечала на его звонки. Потом он начал отправлять ей голосовые сообщение — текстовые сообщения — и под конец это его достало.
Конечно, Саттон имела привычку уходить в себя, особенно это ощущалось в последние месяцы. Ещё зимой, когда она никак не могла примириться с пропажей брата, то искусно пряталась по всем углам, а Кевин очень умело её находил, чтобы хоть как-то отвлечь разговорами. Она была такой — забивалась, закрывалась как чертов моллюск, если случилось что-то по-настоящему серьезное, что-то, с чем она должна была справиться сама. Сказать по правде, Уилкинса всегда бесила эта её черта, он вообще не понимал, зачем нужны друзья, если уж в конечном итоге все пытаются сами решить свои проблемы. Нет, он понимал, что есть вещи, которые он не мог изменить — ни в жизни Тэдс, ни в жизни Клем, ни даже в жизни Спенса, но, тем не менее, он бы хотел быть рядом и хоть как-то поддержать. В данном же случае больше всего его волновал тот факт, что Саттон даже Ходжинс ничего не сказала, явно предпочитая свалить из главного штаба до того, как Клементайн сможет хотя бы спросить у неё что-то. Это настораживало. Это и правда настораживало, потому что эти двое… да блин, у них всегда был какой-то странный синхрон, а тут — на тебе, Тэдди уехала никого не предупредив.
Ему не пришлось долго распинаться перед начальством. Всё же работа искателя открывает для тебя все границы, поэтому началось с того, что надо было проверить одно место на наличие склада с медикаментами, ну а закончилось «прогулкой» в сторону побочного штаба, где, по его сведениям, находилась Саттон.
На самом деле, Кевин не думал о том, стоит ли ему так заявляться к ней. Он вообще не думал, поскольку результат был не так важен, когда ему просто хотелось увидеть Тэдди и убедиться в том, что с ней всё в порядке — дурацкое желание, пожалуй, но, он знал, что сразу поймет как она, даже если эта упрямая девчонка начнет упираться и отрицать очевидное.
Он никому не сказал о том, что собирается навестить сбежавшую Саттон.
________________________________________
Старый пикап останавливается, стоит водителю разглядеть знакомую макушку — или, точнее говоря, ярко-синюю вязаную шапку, которую он не спутает ни с одной. Кевин заглушает мотор, наблюдая за тем, как тонкая фигура Саттон поворачивается к нему и пытается рассмотреть, кто же за рулем.
— Надеюсь, тебе стыдно, - вылезая из машины, начинает он таким обыденным голосом, словно они снова в Йеле, а она отказалась дать ему свои конспекты, — надеюсь, что тебе очень стыдно, потому что ты… да-да, именно ТЫ меня бросила! – он стоит перед Тэдди, чуть склонив голову на бок и сложив руки в карманы, даже и не думая о том, чтобы сдвинуться с места. Саттон смотрит на него с широко распахнутыми глазами и не двигается. Уилкинс картинно закатывает глаза и сам идет в её сторону, — Если серьезно, я очень обижен на тебя, ты уехала, никому ничего не сказала… - но ему так и не удается договорить эту фразу, когда Тэдди сама преодолевает расстояние между ними, как-то совершенно по-детски утыкаясь носом ему в грудь, и прячет лицо в складках его рубашки. Кевин молчит всего секунду, может две, не сразу додумавшись приобнять её в ответ, — Тебя это не спасет, Ти, — наконец-то выдает он, уткнувшись подбородком ей в макушку и чуть улыбается уголками губ, — я всё равно обижен до глубины души за то, что ты оставила меня на этого чудика, который решил, что хочет стать новым Кларком Кентом и спасти мир от Элдермана или Армагеддона, я уже не пойму, - Кевин продолжает нести всякую чепуху, лишь бы хоть как-то снять повисшее в воздухе напряжение, — я привез тебе мармелад. Не знаю, насколько он вкусный, ты знаешь, я его не ем, но, попробуешь и, скажешь мне, да и вообще, beggars can't be choosers, ну ты знаешь…
— Ты что, меня нищей назвал? – наконец-то Саттон подает голос и шмыгнув носом, отстраняется от Кевина.
— О, голос мы не потеряли, я очень рад. Разговаривать тоже не забыли. Руки-ноги на месте, голова — тоже, хотя я не знаю, что у тебя творится внутри, я не телепат… - Кевин чуть склоняется над ней, всматриваясь в лицо, — Ну, Ти, куда бежим? Если что, у меня в машине есть всё необходимое. Будем кочевниками, я буду добивать пищу, а ты займешься очагом… - Тэдди бросает в него убийственный взгляд, — ясно, тебе моя идея не понравилась. Вечно ты так — тебе не угодишь. Тогда можешь считать, что я остановился на вопросе «куда бежим»? — Саттон отводит взгляд в сторону, так и не найдя ответа.
________________________________________
Возвращаться в главный штаб было как-то непривычно или неприятно — Кевин так и не понял, что именно его не устраивает, даже когда забрел в столовую и смог уйти оттуда с двумя энергетическими батончиками с привкусом клубники. Зачем они ему понадобились сейчас одному богу известно, потому что сам он не был любителем сладкого, а таскал их исключительно для Клем с Тэдди, ну, иногда — для Спенса. Саттон здесь не было, следовательно, всю вкуснятину получит Ходжинс, просто потому, что… да потому что Спенсер не заслужил.
Кевин болтался по штабу как ищейка, при этом не до конца понимая, почему ему везде неуютно и что именно не дает ему покоя — обычно ему нравилось лениться и, он с удовольствием мог лежать на кровати весь день напролет, но с тех пор, как распрощался с сотрудниками ВСБ, он только и делал, что бродил по штабу, словно искал чего-то.
Или кого-то.
Скорее последнее.
Кто ищет — всегда найдет! И именно это приходит на ум Кевину, когда он видит знакомую физиономию в открытой двери тренировочного зала.
Растин Сивер. Растин, блять, Сивер. Да ещё и с привычной миной, от которой даже молоко киснет, еда тухнет, и вообще…
Говоря по правде, Уилкинс никогда его недолюбливал. Был толерантен, терпел его рожу только потому, что Тэдди это было важно — да, он знал всю эту распрекрасную  историю о том, как они в детстве познакомились в этом дурацком музее с динозаврами, что он вообще мистер-брутальность, а рожа вечно напрашивается на кирпич. Серьезно, чего этому парню стоило улыбнуться, вот правда? Но, Кевин, как подобает хорошему и понимающему другу, терпел этого чувака исключительно потому, что так того хотела Тэдди, а идти против Саттон как-то уж слишком. Но, признаться, если раньше он относился с пониманием к этому замкнутому кругу, то сейчас этот Сизифов камень неимоверно раздражал… особенно сейчас.
И Ти вчера была сама не своя, что не давало ему покоя до сих пор.
Кевин недолго думает, как в привычной манере шагнуть в тренировочный зал, с самой очаровательной улыбкой на губах, словно они с Расти не два человека, которые, в общем-то, никогда особо не переваривали друг друга, но из-за некоторых обстоятельств вежливо терпели общество другого, а самые настоящие старые друзья.
— Привет, разведка, — Уилкинс останавливается рядом с ним, продолжая нагло улыбаться, — Видел Саттон. Тебе привет не передавали, –выдержав паузу, он добавляет, — ответь мне на один вопрос, Сивер. Что такого надо сделать, чтобы заставить девушку сбежать аж в Монтану?  — совершенно серьезно спрашивает он и смотрит на него.

У Саттон вид ушибленной собаки и это его бесит.
У Саттон — у той самой Саттон, которая вечно закатывала глаза, стоило ему появиться у неё за спиной, бесцеремонно схватить её за плечо и потянуть на себя. Она сильная — всегда такой была, даже если в какой-то момент могла не удержаться на ногах и по инерции уткнуться лицом ему в грудь, а потом, как обычно, словно кто-то научил её этому — картинно закатывала глаза, силой выдернув руку из его хватки и вздыхала, не забыв бросить в его сторону пару ласковых.
«Теодора Уилкинс. Тэдди Уилкинс. Звучит неплохо, а? выйдешь за меня замуж? Ну давай, скажем к тридцати, ну ладно, к тридцати пяти, если этот мир не обрушится на нас, ты не найдешь своего принца, а моя Золушка так и не доберется до меня… скажи, а, Ти?»
И тогда. И потом. И после. И сейчас. Он всегда знал, что своего принца она давно нашла — в этом злосчастном музее, рядом с этими дряхлыми костями динозавров — да кому они нужны, честное слово? Кому вообще нужен этот Расти Сивер? Почему она так отчаянно за него цепляется все эти годы?
— Кто это с Тэдди? — только что опустившись рядом с Хоггом, спрашивает Кевин.
— Где? — этот засранец даже не утруждается поднять взгляд.
— Да этот — светленький, - кивает он в сторону белобрысого парня, который намного выше него самого, стоит рядом с Саттон, а она как-то совершенно беззаботно улыбается ему — не видел он никогда, чтобы она так улыбалась.
— Её друг, — Спенсер поднимает глаза всего на секунду, почти мгновенно ныряя обратно в книгу.
— Местный?
— Нет, вроде приехал проведать её, - на автомате выдает Хогг и сразу понятно, что не интересует его ни этот чувак рядом с Саттон, ни сама Саттон, ни даже Уилкинс, который как обычно прицепился к нему со своими дурацкими вопросами. 
Кевину ничего не остается, кроме как хмыкнуть.
— Вы вместе учились? — Тэдди сидит в библиотеке, отчаянно пытаясь что-то записать в своей тетради и не обращает внимание на Кевина, который бесцеремонно запрыгивает на стол и явно пытается отлечь её от учебы.
— Нет, - коротко отвечает она, пихая его рукой в бедро, чтоб слез со стола и позволил ей сделать записи.
— Тогда, откуда ты его знаешь? – не унимается Уилкинс, почти что напевая каждое слово.
— Знаю и всё.
— Давно?
— Всю жизнь.
— Он, что, твой парень? – Саттон лишь после этого вопроса поднимает на него несколько острый взгляд и, Кевин сам не понимает, почему его охватывает это странное чувство — словно ему хочется забрать все эти слова и попросить её не отвечать на этот вопрос.
— Нет, — спокойным, почти обычным тоном отвечает Тэдди и, снова опускает взгляд на свою тетрадь, — Он — мой друг, Кевин, — только вот когда Саттон произносит его имя, то Уилкинсу становится ясно, что она совершенно не хочет продолжать этот разговор.
Это потом она как-то расскажет, что они с Растином Сивером встретились в музее, когда были детьми. И тот будет время от времени навещать её, то и дело ошиваться рядом с ними, Кевин же каждый раз будет наблюдать за ними и ждать — чего, он и сам не до конца будет понимать. А потом, как-то раз, будучи пьяным, Кевин заикнется перед Спенсером, что очень хочет, чтоб Тэдди с Расти сошлись и успокоились. Только неясно, кому именно он желает этого «спокойствия». 
________________________________________
Кев усмехается вслед за Расти и отводит взгляд в сторону всего на мгновение. Со стороны может показаться, что они — старые друзья, которые столкнулись в тренировочном зале и пререкаются по старой привычке, вот только Уилкинс с Сивером не друзья. Далеко не друзья.
Спроси кто Кевина, он и сам не сможет ответить на вопрос, чем именно ему не угодил этот тип, или, когда именно он решил, что конкретно его рожа ему не по душе — ведь и Спенсер, и Клем, и тем более Тэдди, души не чаяли в Растине, но только не Уилкинс.
— Если спрашиваешь в целом, то я бы не отказался от того, чтобы выселить тебя, и не только из главного штаба, но и штата, ну или вообще из страны, — поворачивая голову обратно к Расти, начинает Кевин, — но, увы, это невозможно, -намекая на то, что Сивер как ни крути, всё же помощник лидера разведки, — конкретно сейчас, меня волнует, что ты такого сделал, что Тэдди не возвращается сюда? – на самом деле, Саттон не говорила, что не собирается возвращаться в главный штаб — о таком и речи не было. Даже наоборот, она скорее делилась с ним мыслями о том, что скоро ей нужно будет вернуться обратно, а она всё не разберется в себе — или с чем она там не могла разобраться, Кевин, в общем-то, успел запутаться, но, тем не менее, вся эта ситуация изрядно трепала ему нервы. — Что тебе неймется? Не устал от того, что вечно доставляешь ей проблемы или у тебя это хобби такое? — он злобно усмехается.
А ведь было время, когда Сивер вообще исчез из их жизни…
— Я не знаю, что у тебя там творится, Сивер, но разберись с этим дерьмом и прекрати её терзать. Нам и без тебя проблем хватает,  - он делает шаг навстречу, сокращая между ними расстояние. Будь Уилкинс выше, крепче, то он бы не стал трепать языком, задавать вопросы, на которые, в общем-то, не планировал получать ответы, потому что, будем честны, Сивер не из тех людей, кто станет отвечать на его вопросы. Он бы просто с удовольствием вытряс из него всю дурь. Одному богу известно, с каким бы удовольствием он это сделал, но, увы, Кевин крайне объективно оценивал себя и свои способности, поэтому конкретно в данном случае ему ничего не оставалось, кроме как бить по больному — как он полагала «по больному».

— Ну, как тебе тут? – щелкая зажигалкой, Кевин выглядит слишком увлеченным своей «вредной привычкой», но всё равно умудряется бросить взгляд на Саттон, которая от чего-то сразу же ежится, несмотря на то, что на улице не то чтоб холодно, а она вроде тепло одета.
Тэдди молчит, пиная мыском ботинка небольшой камешек и, по привычке поджимает губы — она всегда так делает, когда не может найти подходящие слова, но вместе с тем испытывает острую необходимость это сделать.
Кевин усмехается.
— А мне вот не нравятся такие места, - Саттон поднимает на него взгляд, — ну, ты знаешь, я — городской мальчик, мне нравится, когда вокруг много людей и всё такое, а тут как будто… санаторий, блин, - окидывая взглядом утонувшие в темноте деревья, Уилкинс снова усмехается.
Это и правда так — из всей их компании только он один чувствовал себя совершенно уютно, если вокруг толпились люди. Спенсер вообще был конченым интровертом, которому куда больше импонировало общество старых, протертых до дыр комиксов и придуманных кем-то персонажей-супергероев. Тэдди, в общем-то, тоже предпочитала более безлюдные места, поэтому любила библиотеку, где она постоянно отсиживалась, ну или кофейную, в которой она познакомилась с Клем. К слову, Ходжинс, пожалуй, тоже сложно было назвать любительницей больших компаний, если, конечно же, это не касалось её творчества — когда она пела, то всё остальное как-то меркло на этом фоне.
А вот Кевин любил шум, жизнь, этот безумный ритм, поэтому никогда не мог понять, как люди из мегаполиса спокойно перебираются в относительно небольшие города, в которых ничерта не происходит. И главный штаб ему нравился потому, что там вечно под ногами путались люди — и неважно, о чем они говорили, куда собирались, были ли плохие новости с очередного задания или же погибшие, которых так и не удалось доставить обратно, всё это неважно, потому что было движение — всё двигалось, отбивало привычный ритм, и иллюзия нормальности, жизни, что этот мир не вконец уничтожен, всегда была при нём. А тут… тут кажется даже птичкам было неловко петь свои песни по утрам.
Уилкинс вздыхает, снова краем глаза наблюдая за Тэдди, которая явно думает о чем-то своём — его всегда раздражала эта её манера зарывать всё глубоко в себе, позволять этому разъедать её изнутри, но ни в коем случае не просить о помощи кого-то другого, даже не делиться своими переживаниями, словно иначе она попросту не умела. Иногда Кевин думал, что она правда не умеет делиться своими переживаниями — он это видел, когда её брат пропал без вести, а Саттон все дни напролет пряталась по углам главного штаба. Но даже тогда… даже в те дни, когда Норман Уорд был объявлен пропавшим без вести… она… не выглядела…
— Это из-за него, да? – вопрос срывается с его губ точно так, как дым от сигарет. Уилкинс смотрит на Тэдди чуть склонив голову и пытается прочитать её мысли — в такие моменты он почти сожалеет о том, что его способностью не является телепатия, хотя он точно сошел бы с ума, в этом он не сомневается.
— Что первое приходит тебе на ум, когда ты пытаешься вспомнить своё первое воспоминание? – вопрос Саттон озадачивает Кевина, не потому, что он не знает, что ответить, но скорее по той простой причине, что такого поворота он никак не ожидал, хоть и это очень в её духе. Он пытается прикинуть, что же ей ответить, покачивая головой и даже вытягивает грудь вперед на пару секунд, когда выдает многозначительное «ммммм».
— Пожалуй, краска, - наконец-то отвечает он ей и пожимает плечами, - Я был маленьким, уже не помню, сколько мне было лет, забрел в мастерскую своего дяди, а он там рисовал в свободное время — ничего серьезного, просто для себя, но у меня было такое чувство, что я попал в какую-то сказку — разноцветные тюбики, эти кисточки… мне так понравилось, что я до сих пор это помню — запах красок, -  Кевин даже улыбается, про себя думая о том, что всегда хотел стать художником, но вот таланта хватило только на то, чтобы стать архитектором, — А тебе?
— Папины ботинки в прихожей, - Саттон снова ежится и смотрит куда-то себе под ноги, -  ну такие… ты понимаешь, не то что армейские, но близко. Они стояли в прихожей, несмотря на то, что его не было дома месяцами, и мама отказывалась их убирать, даже если кто-то постоянно спотыкался о них. А я… я вот постоянно лезла к ним, запускала туда свои ножки и с грустью понимала, что не могу их поднять, что не могу удержать их на ногах. Потом я падала, снова вставала, снова пыталась… пока мама не забирала меня, — Тэдди делает небольшую паузу, — когда мы уехали в НЙ, ботинки остались в том доме — мы так и не забрали их… - она снова молчит, Кевин смотрит поверх её головы, почему-то не решаясь её обнять, даже если Саттон сейчас выглядит какой-то не такой, как обычно — ранимой, вымотанной, очень и очень подавленной.
— Что случилось, Ти? – осторожно спрашивает он её.
— Я устала, Кев… я так устала от это дурацкой войны, - почти что выдыхает Тэдди, даже не поднимая на него глаза.
— Я не про войну спрашиваю, - совершенно спокойно озвучивает свои мысли он, - я спрашиваю о Сивере. Что случилось?
Тэдди снова ежится, смотрит куда-то в сторону и поджимает губы.
— Я просто очень-очень устала… - почти шепотом произносит она.
________________________________________
Проблема в том, что эти двое никак не разберутся, что у них происходит и, следовательно, после каждого взрыва осколки попадают на всякого, кто оказывается рядом — в том числе и на Кевина. Нет, говоря откровенно, Уилкинс не то чтоб не мог пережить такую штуку, он и вовсе мог не лезть сюда — было бы сложно, но, всё же, — он мог позволить той же Тэдди самой разобраться во всем, ведь, видит Бог, она впервые наконец-то самостоятельно задумалась, что может ей уже пора покончить с Сивером.
Ему ничего не стоило — просто стоять в стороне и ждать, пока всё это будет рассыпаться на глазах, оставляя после себя лишь пыль. Эта война — она утомила их всех, в том числе и Кевина, который, в отличие от того же Сивера, мог хоть как-то сейчас повлиять на Саттон — быть рядом, даже если она решит, что хочет остаться в этом своём злосчастном побочном штабе ещё на месяц; постараться поддержать, рассказывать какие-то дурацкие штуки, создавать иллюзию «нормальности», которой так ей не хватало...
В отличие от Сивера, он мог быть рядом с ней.
Она не стала бы его отталкивать. Она не стала бы его прогонять.
И эта война, которая всех их вымотала, она могла раздать ему карт бланш.
Но не хотел он этого, блять.
Не так. Не таким образом. Не зря же он не лез в отношения этих двоих на протяжении всех этих лет, так с какой же стати сейчас ему это делать?
И это бесило. Это слишком сильно его бесило, потому что это мудак не понимал, что у него всегда было в каком-то беспрекословном виде, он не понимал, что тому же Кевину пришлось из кожи вон лезть, чтобы доказать Саттон, что он достоин её дружбы, что не просто «золотой мальчик», который ошивается рядом с умником-Спенсером, но его — этого долбанного Сивера, со своей манерой хмуриться по поводу и без, она любила и принимала безоговорочно.
— Скажи мне, что с тобой не так, Сивер? Тебя головой роняли, когда ты был маленьким или в чем прикол? Вроде столько лет знакомы, а я всё не могу понять — что за чертовщина у тебя с этой твоей башкой? – пожалуй, на протяжении всех этих лет, Уилкинс никогда не был настолько откровенен с ним, не позволяя себе переходить какую-то невидимую грань между ними, — Нет, серьезно, в чем прикол? Тебе нравится, когда кто-то из-за тебя страдает? Тебе нравится, если этот «кто-то» — Тэдди? Потому что я серьезно не догоняю, что, блять, с тобой не так, а? – с каждым сказанным словом, он заводится всё сильнее и сам не понимает, почему это невозмутимое выражение на роже Сивера бесит его ещё больше, — Хватит уже. Серьезно хватит. Ты задрал со своей драмой. Ты уже всех достал своими вечными нерешаемыми проблемами, которых, простите, ни у одного из нас нет, потому что ну ты у нас весь такой драматичный… с самыми настоящими проблемами, поэтому куда нам — простым дуракам знать о «настоящих проблемах»? — Кевин злобно скалится, — Она тебе ничего не должна. Никто тебе ничего не должен в этом гребанном мире, тем более — она, - голос ледяной, когда он произносит последние слова, — имей совесть и определись уже, хватит её изводить — либо отстань от неё раз и навсегда, либо реши, что ты хочешь и готов с этим делать. Но не так… не таким образом, когда ты пропадаешь на пару лет, от тебя ни слуху ни духу, а потом — о, его величество вернулось! И снова её жизнь переворачивается, почему-то крутится вокруг тебя. Нам неплохо жилось и без тебя, скажу тебе, и если ты не способен делать её счастливой, то хотя бы позволь тем, кто искренне этого желает, потому что, Сивер, ты её не стоишь. И ты это знаешь, и я это знаю — все это знают. Не знает только она. Но это единственная причина, по которой ты до сих пор в её жизни, — в заключение цедит сквозь зубы Кевин, даже и не думая отступать от своего.

— А может быть ты просто ничего обо мне не знаешь, и проблема в этом.
Многозначительно хмыкнув, Уилкинс снова отводит взгляд в сторону, подставляя Сиверу свой аккуратно подстриженный затылок.
Конечно… ничего… о нём… не знает… как же.
— Да что мы вообще про него знаем? — даже и не пытаясь скрыть недовольство, Кевин опускается в кресло напротив Спенсера и бросает взгляд на валяющуюся на ручке рубашку Хогга — закатывает глаза и хватает её кончиком карандаша, осторожно бросая эту ненужную вещь на пол, после чего поднимает взгляд на друга. Спенс смотрит на него, изогнув бровь, а Уилкинс, как обычно, лишь пожимает плечами, мол, а что ты ожидал, что я начну обниматься с твоей грязной одеждой? — Нет, правда, что мы про него знаем?
— Что, он — друг Тэдди? – по тону Хогга нетрудно догадаться, что вся эта тема изрядно успела потрепать ему нервы и он не желает слышать ни про Сивера, ни про Саттон и Сивера, ни про Уилкинса с Сивером, ни о ком-то ещё.
— И?
— И то, что мне этого достаточно.
— А мне вот нет, - упрямо выдает Кевин.
— Слушай, что ты к нему прицепился? – устало отложив книгу в сторону, Спенсер наконец-то переключает всё своё внимание на него.
— Да он странный тип, неужели ты не видишь? Ты видел его руки?
— И что? Человек занимается спортом… наверное… - но это «наверное» звучит совсем уж неуверенно, стоит Спенсеру призадуматься.
— И этот его взгляд… мне постоянно кажется, что он нас изучает. Приглядывается, словно ищет во всём подвох, я даже не знаю, в чем он нас может подозревать? Это — Йель, а не какой-то вшивый университет, где учится кучка преступников…
— Прекрати это, я серьезно, Кевин, - быстро отмахивается от него Хогг, словно от надоедливой мухи, явно чувствуя, что Уилкинс пытается повлиять и на его мнение, а ему нравится Растин. И Тэдди нравится Растин, а это, как говорится, самое главное.
— А что такое, я не понимаю? Чего ты так его защищаешь? – подавшись чуть вперед, Кевин внимательно смотрит на Спенсера.
— Я не шучу, Кев, прекрати, не лезь к нему. Он очень дорог Тэдди.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Поверь мне на слово — не лезь к нему, - очень четко произносит он каждое слово, когда смотрит Кевину в глаза, — она не простит тебя, если ты полезешь к нему, - Уилкинс откидывается на спинку стула и многозначительно хмыкает — это выглядит крайне любопытно, если так подумать…
Спустя неделю Кевин получит ответы на волнующие его вопросы, только об этом не узнает ни Спенсер, ни тем более Саттон. Хогг как-то заикнется, что не ожидал от него такого — что он отцепится от Сивера так быстро, на что Кевин бросит лишь одну единственную фразу о том, что скучно это — жизнь Растина, но, увы, это будет далеко от правды…
— Ты должна меня выручить, - Тэдди даже не поднимает на него взгляд, лишь поправляет очки на переносице, пытаясь прочитать последний абзац, который она никак не может дочитать вот уже минут десять, если не больше, — Тиииииииии, - наклонившись над её ухом протягивает Кевин и сразу же утыкается носом ей в плечо, — нуууу, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, чего тебе стоит? – Саттон вздыхает, резко захлопнув книгу, и, чуть отстраняется от него, не обращая внимание на то, как несколько голов в библиотеке поворачиваются в их сторону и осуждающе смотрят.
— Что такое? – усталым тоном спрашивает Саттон, почти уверенная в том, что он явился сюда исключительно от скуки и никакая серьезная помощь ему не нужна.
— Понимаешь, дело в том, что мои родители приезжают сюда на выходные… - придумывает он на ходу, присаживаясь рядом с ней и вертит головой, продолжая нести всю эту чушь о том, как он соврал своей матери, что у него тут девушка — красавица, умница, и просто ангел во плоти, а потом напрочь забыл об этом. Как матушка решила, что хочет познакомиться с «любовью всей его жизни», и вот на выходных… взгляд как раз цепляется за название статьи, что лежит перед Саттон - «Children Who Lose a Parent to Suicide More Likely to Die the Same Way» — Кевин и не замечает, как вытягивает шею, с трудом продолжая свой монолог, пока Тэдс резко не накрывает ладонью лежащую перед ним бумагу.
— Что это такое? — разговор про родителей и выдуманную девушку напрочь забыт.
— Исследование, проведенное в Детском Центре Джонса Хопксина, - Тэдди пытается придать своему тону беззаботности, словно статья о том, какого цвета игрушки лучше давать младенцу, чтобы лишний раз не тревожить его.
— И, что там говорится? — внимательно смотрит он на неё, а Саттон резко снимает очки и потирает переносицу, пытаясь показать, как же сильно она успела утомиться и этот разговор ей, в общем-то, неинтересен, но…
— Ты же читал название? Там говорится именно об этом, что дети, чьи родители покончили жизнь самоубийством склонны закончить свою жизнь также, - голос Тэдс становится несколько холодным и отстраненным, когда она произносит эту фразу. — Я ответила на твой вопрос?
— Нет, - беззаботно усмехнувшись, говорит Кевин, — а зачем ты её читаешь?
— Хочу написать то, что это — полный бред.
— Ты думаешь, что это — бред?
— Я знаю, что это так, — Тэдди сверлит его взглядом, когда говорит это и Уилкинс невольно задается вопросом, не знает ли она, что он в курсе прошлого Сивера и не пытается ли она сейчас что-то ему доказать.
— И, почему же? — откинувшись на спинку стула, почти с какой-то нахальной ухмылкой на губах, спрашивает он.
— Что, прости?
— Почему ты в этом так уверена?
— Я не считаю, что суицидальная наклонность имеет генетический подтекст, как и не считаю, что человек в ответе за поведения своих родителей.
— Ты не можешь отрицать, что в какой-то степени мы повторяем своих родителей…
— Хочешь сказать, что ты — твои родители?
— В какой-то степени — да.
— Это — бред, Кевин, - это «Кевин» она произносит таким тоном, словно бросается в него обвинением, — я не считаю, что я настолько похожа на свою мать, как и не считаю, что буду жить, так как жила она…
— Уверена в этом?
— Что ты хочешь этим сказать? – поджимает она губы.
— То, что, посмотри на себя — ты может и выбрала немного иной путь, но у тебя достаточно сходства с твоей матерью. Учишься в одном из лучших университетов страны, ты — один из самых усердных людей, которых я знаю, умница, красавица, идеалистка. И упрямая — разве не в мать? А тут речь о суициде. О ребенке, чей родитель покончил с собой, следовательно, оставил на нём своё уникальный отпечаток. Думаешь, ребенку так просто избавиться от этого клейма? Ведь неважны причины, ребенка до конца своих дней будет преследовать вопрос — почему же так с ним поступил его родитель, и, может быть, сам придет к решению, что это — лучший выход…
— Прекрати! – Тэдди почти шипит и не смотрит на него. Она смотрит куда-то в сторону, явно давая ему понять, что она не намерена и дальше продолжать этот спор. Кевин едва дотрагивается пальцами её плеча, но она резко отстраняется от него, словно от ядовитой змеи, которая вот-вот её ужалит. — Уйди…
— Ти, я…
— УЙДИ. — металлическим голосом, говорит она ему.
И он уйдет. Молча, не обернувшись, даже если от чего-то очень захочет извиниться, но не сможет сделать над собой усилие — не сможет сказать ей о том, что и сам не понимает, чего так завелся и что вообще хотел ей доказать, как и не сможет сказать Спенсеру, что тот, в общем-то, был прав, когда предупреждал его о том, что не стоит ему лезть в тему с Сивером, что для Саттон он всегда останется неприкосновенным.
Тэдди ещё какое-то время будет его избегать. Неделю, может две, или вовсе три… под конец он уже не будет знать, с какой стороны к ней подступиться и даже решит, что она никогда его не простит. Больше они не будут говорить на эту тему, как и он не узнает о том, написала ли она статью о том, что вся эта статистика — полный бред или нет.
А потом, в один прекрасный день, она сама к нему подсядет и начнет говорить про какую-то книгу… совершенно беззаботно, привычно, словно и не было того промежутка, когда она избегала его.
Но больше никогда… ни разу… он не…
— Много ли о тебе знать, Сивер? – в голове всплывает вырезка — старая статья, фотография мужчины — морпех, куча слов о том, как всё началось и чем закончилось. Внизу ещё одна — молодая женщина, маленький светлый мальчик с потерянным видом, кажется он хочет спрятаться от вспышек камер, кажется ему это не удается. — Умный какой. Зато ты у нас многое знаешь, не так ли? И голова на месте. Не в заднице, как у меня, — Кевин злобно усмехается, сложив руки на груди и не двигается с места ни на миллиметр, смотрит на Сивера, - А ты знаешь, что она весь май не спала, потому что какой-то псих загнал её в заброшенное здание и гонял как мышку? А потом, убил у неё на глазах одного из наших, а ей чудом удалось унести оттуда ноги? – Кевин уверен, что если об этом узнает Тэдди, то ему влетит — притом, влетит капитально, но механизм запущен, а он уже не может остановиться, поэтому ему плевать, даже если это — запрещенный прием. — И, ты, тем более знаешь, почему она почти каждый месяц наведывается к Даллахану Докеру в побочный штаб, правда? Ты не интересовался, с чем это связано? Ты вообще видел его? Не думал о том, что может связывать такую, как она с ним, нет? Знаешь ли ты, от чего он её спас, мм? — Кевин делает небольшую паузу и нервно проводит языком по нижней губе, чувствуя, как кровь бурлит в висках, — И я спрашиваю тебя, Сивер, да-да, тебя, кто не должен ни мне, ни ей, ни кому-то ещё в этом чертовом мире, я спрашиваю тебя — сколько ещё её хватит? Сколько ещё она выдержит? – Кевин замолкает на пару секунд, — Сколько выдержала твоя мать, перед тем, как пустить себе пулю в голову?

— А что, если… — Тэдди смотрит куда-то в сторону и зубы её чуть постукивают, но на улице вроде не холодно, — а что если… он её любит? Что мне тогда делать?
Послать нахуй.

Это было предсказуемо.
Более того, он целенаправленно нарвался, можно сказать.
На самом деле, Уилкинс прекрасно понимал, что «беседа» с Растином Сивером не закончится простым «пока, до свидания, и тебе желаю впечататься в стену, когда завернешь за угол». Он, пожалуй, знал это всегда, ещё с той самой поры, когда сидел рядом с Тэдди Саттон, наклонялся к её уху и шептал какую-то невообразимую глупость, краем глаза видя отражение Сивера на стеклянном столе — хмурое, угловатое, такое... раздражающее.
Кевин знал уже тогда — не получится у них нормального разговора.
Не бывать этому и сейчас, спустя столько лет, когда Саттон решила затеряться в этом богом забытом побочном штабе, в чертовой Монтане, сидела рядом с ним, смотрела куда-то в сторону, специально натягивая шапку по самую переносицу, дабы скрыть от него опухшие глаза. Ему не нужно было быть экстрасенсом, телепатом, дознавателем или мозгоправом — он видел, что что-то её терзает; засело глубоко в груди, как металлический паук и скребется о её ребра, словно хочет выбраться наружу.
И имя у этого паука тоже было.
Только стоял он сейчас напротив Уилкинса, а не Саттон, и был под два метра.
И удар у него был соответствующий.
Это было ожидаемо — проносится в голове за считанные секунды, когда пальцы Сивера смыкаются на его рубашке, а удар приходится в живот, да с такой силой, что выбивает из легких весь кислород. Кевин даже не предпринимает никаких усилий среагировать, сопротивляться или же вовсе увернуться — не для этого он сюда пришел, хоть и прекрасно осознает, что даже если бы очень хотел, то всё равно оказался бы в том положении, в котором оказывается несколькими секундами позже — припечатанным к полу. Встреча с полом вряд ли была бы приятной чисто по ощущениям, как он думает, поэтому чисто инстинктивно вытягивает перед собой руки, чтобы удержаться на них и не впечататься лицом, но…
Удар — острая боль пронзает правое запястье и, Кевину кажется, что он не только услышал хруст, но и почувствовал его каждой клеточкой своего тела.
Происходит странное — непривычное, почти паническое, потому что всего на какие-то жалкие секунды все мысли разом вылетают из его сознания, создавая какой-то невообразимый вакуум. Кевин приподнимается на локтях, совершенно не обращая внимание на окружающих, которые, видимо, уже заметили что-то странное и смотрят в их сторону — Уилкинс вообще никого не видит, в том числе и самого Сивера, который пропадает из виду на пару мгновений, когда он присаживается на полу вытягивая перед собой правую руку и отчаянно пытается пошевелить — разок, ещё один, и ещё, но боль моментально растекается по всему телу, словно кто-то монотонно забивает гвоздь ему в руку. Кевин приоткрывает рот от ужаса, что постепенно — как в замедленной съемке — охватывает его со всех сторон, потому что медленно, но физически ощутимо до него доходит одна простая истина — у него рука сломана.
У Кевина сломана правая рука.
Рука, которой он рисует.
У Кевина… рука…
Эта мысль словно выливает на него ведро ледяной воды и тем самым пробуждает. Кевин резко поднимает голову на Сивера, вокруг него же всё снова приходит в движение — звуки возвращаются, даже сам Растин возвращается в его мирок, когда он смотрит на него.
— Ты мне руку сломал, скотина! – Уилкинс шипит, сцепив зубы с такой силой, как будто хочет раздробить их в порошок. Кажется, этот ублюдок даже не слышит его, потому что в следующую секунду рука Сивера снова хватается за него, даже и не обращая внимание на то, что Кевин неумело дергает плечом, надеясь высвободиться из его хватки, но это, конечно же, ему не удается. — ТЫ. МНЕ. РУКУ. СЛОМАЛ. РУКУ. СИВЕР. – цедит сквозь зубы, при этом чувствуя, как паника в груди нарастает с новой силой, потому что это единственное, что он умеет — это единственное, что у него вообще есть в этой гребанной жизни.
— Ай, осторожно! Эй-эй, осторожно-осторожно, ты что наехал на меня как танк?! – может показаться, что тон Кевина такой, как обычно, но это не так, и об этом знает Тэдди, которая поворачивает голову в его сторону и внимательно наблюдает за тем, как стоящий напротив него тренер вздыхает. — Слушай, это ты привык ломать руки о чьи-то рожи и не заботиться о том, что же с ними будет после, но вот это, — Кевин вытягивает перед собой раскрытые ладони и указывает на них, — моя жизнь. Проще сломать мне позвоночник, но не руки, - где-то за его спиной раздается тихий смех Саттон.
— Не обращай на него внимания, просто он — художник.

Художник... как же... какой из него теперь художник?!
— Ты мне руку сломал, Сивер! Правую руку! Да лучше бы шею мне сломал, сволочь… - уже оказавшись прижатым к стене, выплевывает Кевин, всё продолжая пытаться высвободить сломанную руку. Он снова хочет проверить, насколько сильно она пострадала — ему нужно это сделать. Ему нужно убедиться, ему… — Отцепись от меня, урод... - снова дергается он, -  Если я никогда не смогу рисовать, клянусь, я тебя сам убью. Умру, но убью, - и он почти уверен в том, что способен это сделать.

Все движения Растина Сивера — все его слова, каждый его слог — проходят мимо Кевина.
Уилкинс смотрит на собственную руку, видит, как запястье распухает на глазах, или это ему уже кажется — он не уверен — и прокручивает в голове одну единственную мысль о том, что он больше никогда не сможет использовать эту руку по назначению, что он лишился единственного, что ему было важно — по-настоящему важно и уже ничего с этим не поделать. Все эти разговоры, ребячество и вечные «да не художник я, ну чего ты» доносятся до него из недр сознания, крутятся у виска, оживают перед глазами — может это он сам накликал на себя беду? Нет, не тем, что нарвался на Сивера, решил, что хочет проехаться по нему и впечатать его лицом в асфальт — фигурально выражаясь, конечно; может он сам виноват, потому что всю жизнь продолжает повторять одно и то же — «да не художник я, посмотри на меня» и оправдывает этим свою неспособность пойти против воли родителей, а может бесхребетность, потому что если бы отправился в художественную школу, то ему бы пришлось смириться с тем, что грош ему цена.
Внутри него натягивается невидимая пружина, когда Сивер перехватывает его руку — Кевин хочет дернуться, хочет высвободить запястье и снова заняться тем, чем занимался до этого — сделать над собой усилие, убедиться в том, что он может заставить эту долбанную руку двигаться так, как она должна двигаться, или же самому себе сломать её раз и навсегда. Но Растин не позволяет ему это сделать — он сильнее, этот мудак как всегда сильнее, а у Уилкинса даже нет сил с ним тягаться, потому что острая боль сменяется мыслями о том, что он навсегда останется таким — чертовым инвалидом, который не сможет использовать руку по назначению и эта мысль просто взрывается внутри него с такой мощью, что Кевин готов собственноручно убиться о стену здесь и сейчас, не давая себе отчет в том, что у него просто истерика — самая обычная истерика.
— Отцепись от меня, - сказано в пустоту, скорее всего, потому что Кевин даже не предпринимает никаких попыток высвободиться, когда Сивер тащит его в сторону лазарета…
А дальше перед глазами всё снова расплывается — Уилкинс слышит собственный голос, когда одна из врачей спрашивает, что же с ним случилось, а он как одержимый повторяет, что у него сломана рука — «рука. сломана. сломана. рука. рука. сломана. рука» — и не видит никого, не слышит никого, когда с силой высвобождает руку, когда кто-то хватает его за локоть, тем самым задев столешницу с какими-то колбами, которые рассыпаются на мелкие кусочки у его ног. Он старается взять себя в руки, но всем телом дрожит, а в голове звенит одна единственная мысль.
Укол приходится куда-то в плечо. Кевин чувствует, как все тело расслабляется, а силы покидают его. Чья-то рука помогает ему прилечь — он всё ещё повторяет слово «рука», когда упирается лицом в подушку…
________________________________________
— Эй, ну ты чего? – осторожно пинает он её в плечо и наклонившись, неловко упирается носом ей в макушку всего на секунду. Тэдди смотрит куда-то в сторону, лишь на мгновение натягивая на губы вымученную улыбку, но не поворачивает голову в его сторону, — Да что он сделал-то? Серьезно, скажи мне, что он сделал, или я потащусь к нему и он набьет мне рожу, а потом тебе придется выйти за меня замуж, потому, что  уродом я никому не понравлюсь и ты будешь виновата в этом, - он смеется, пытаясь обернуть всё в шутку, а Саттон лишь вздыхает, — ну скажи мне, что такое? Что он сделал?
— Да ничего он не сделал…
— За «ничего» не убегают в другой штат… тем более такие, как ты…
— Просто есть… есть одна… — Саттон наклоняет голову на бок. Молчит, — А что, если… — Тэдди смотрит куда-то в сторону и зубы её чуть постукивают, но на улице вроде не холодно, — а что если… он её любит? Что мне тогда делать?
Послать нахуй.
Проносится в голове Уилкинса, но он так и не озвучивает свои мысли, просто достает пачку сигарет и вытягивает одну, при этом специально выдерживая паузу, чтобы подобрать нужные слова — «не лезь к нему» говорил когда-то Спенсер, и он был прав, Кевин сам в этом убедился. И не хотел бы он вообще лезть к Сиверу, более того — ему бы вообще проще жилось, не будь в его жизни Сивера, потому что, блять, да сколько проблем может приносить один единственный человек?
— Я понятия не имею, о чем ты, но... если он её любит, то этот твой Сивер — полный кретин, - привычным тоном рассеивает он молчание, закуривая и смотрит на Саттон через плечо, — Знаешь, я тебе никогда не говорил, как мне кажется, но, I had a huge crush on you, when we first met… — он смеется, потирая переносицу и чуть качает головой, когда ловит на себе взгляд Тэдди, -  можешь смеяться, ладно, позволяю, но это — правда. Именно поэтому я постоянно крутился вокруг тебя, и это так злило Спенса. Ты бы знала, как он бесился с этого, потому что из нас двоих новые знакомые и друзья — моя фишка, а он всегда как-то следовал за мной, а тут он первым сдружился с тобой, и я влез… мне иногда кажется, что он до сих пор не простил мне это, - Кевин невольно усмехается, -  Но ты была интересна, не такой как все девчонки и с тобой было как-то уютно, не знаю… мне нравилось проводить с тобой время — это сложно объяснить, -пожимает он плечами, умолкая на пару секунд, -  а потом приперся этот и, он мне сразу не понравился — рожа у него такая, вот знаю же, что он сильнее меня, что мне с ним точно не надо тягаться, а всё равно хочется набить ему морду. В любом случае, он появился и стало ясно, что между вами было что-то такое… я даже не знаю, как это объяснить, просто ну я знал, что даже если буду из кожи вон лезть, то… — Уилкинс выпускает дым изо рта и откидывает голову назад.
— То — что? – спрашивает его Тэдди.
— То останусь с разбитым сердцем, — он склоняет голову и смотрит на неё, когда говорит это, но в голосе Кевина нет ни намека на шутку. Саттон смотрит на него, а потом как-то неловко отводит взгляд в сторону и ежится от холода, что заставляет Уилкинса растянуться в улыбке, — хоть я и слышал, что разбитое сердце крайне красивое зрелище… - он снова подносит сигарету к губам и смотрит на профиль Тэдди, которая всё ещё не поворачивается к нему лицом, — я хочу лишь сказать, что, я не знаю, что у вас происходит, но, не думаешь, что пора с этим уже разобраться?
Ради всего святого, Тэдди, разберитесь с этим...
________________________________________
Такое чувство, что по нему проехался трактор. Кевин приподнимается и невольно потирает виски, лишь тогда замечая, что правая рука в фиксаторе — события двадцатиминутной давности начинают постепенно возвращаться в его затуманенный разум, а голос проклятого Сивера раздается откуда-то сзади.
Вот только этого не хватало…
— Почему ты здесь, а? – почти что стонет Уилкинс, не совсем понимая, чем именно руководствовалась медсестра, когда оставила его с этим психом — с тем самым психом, благодаря которому он вообще тут оказался. Челюсть всё ещё не слушается, а во рту какой-то странный привкус, Кевин присаживается, упираясь лопатками в стену и опрокидывает голову назад. Он даже не хочет повернуться в сторону, чтобы увидеть Растина Сивера, который почему-то всё ещё тут — какой благородный.
— Я бы сказал, что наоборот, - выдавливает он из себя, прикрывая один глаз и потирает лоб здоровой рукой, — я бы не отказался увидеть розового единорога вместо тебя, — усмехается он и поднимает зафиксированную руку, стараясь оценить причиненный вред. Ему явно вкололи лошадиную дозу успокоительного, потому что Кевин даже не может начать паниковать, испытывая ничто иное, как усталость, которая постепенно сменяется желанием заснуть.
И, желательно, недолго.
— Эй, Сивер? - внезапно зовет он его, опуская сломанную руку, вот только не смотрит на него, — Не слушай её, - эти слова произносятся с какой-то особой легкостью, словно они с Растином старые друзья, — Она говорит одно, хочет — другое, в этом её проблема. Как и, в общем-то, проблема всех женщин… — подушка как-то неудобно упирается в бок, и Кевин пытается её подправить, при этом осторожно приподняв руку, — Ты спросил, какого черта я тут? – он усмехается, только из-за медикамента улыбка получается несколько идиотской, — Ты думаешь, что я тут ради этого чертового Риндта? Ты совсем идиот, если так думаешь… - притянув к себе одно колено, он опускает здоровую руку на неё и вздыхает, — Но не меня она хочет. Не меня она ждет… да, я был у неё, но… - Кевин молчит пару секунд, -  да блять, Сивер, я слишком крут, чтоб быть заменой, особенно — твоей заменой, ты уж прости, - чуть наклонившись вперед, Уилкинс не может удержаться от смеха, но боль в руке сразу же заставляет его прижаться обратно к стене.
Он молчит какое-то время и может показаться, что он успел провалиться в сон, но это не так.
— Но так не будет всегда, Сивер… - очень тихо произносит он, откинув голову назад и прикрывает глаза, — езжай к ней и не слушай её. Прогонит — ну и пусть. Она тебя… очень… — слова кажутся какими-то вязкими, тянутся как резина во рту и Кевин снова вздыхает.
Ради всего святого, разберитесь уже с этим...

Кевин прижимается затылком к стене и прикрывает глаза на пару мгновений. Пелена перед глазами не желает рассеиваться, а в голове всё ещё путаются мысли, вытесняя одной другую. Он чуть нагибается вперед и инстинктивно приподнимает зафиксированную руку в попытке провести пальцами по переносице, но так и застывает в неудобном положении — смотрит перед собой пару секунд, словно не может вспомнить, почему правая рука перевязана, а потом лишь качает головой.
— Да что у вас там… - случилось. Кевин не договаривает, слыша про Рок-Спрингс, хотя он тоже не дурак и прекрасно понимает, что был замешан какой-то третий — «третья» точнее говоря, оттуда и все вопросы Тэдди о том, что, если Сивер любит ту — другую. На губах Уилкинса появляется дурацкая улыбка, когда он чуть сползает в сторону, но сразу же пытается вернуться в исходное положение.
— Да знаю я, как ты не… она тоже «не»… вы оба «не»… заебали, честное слово… - смешком выдает он, не в силах сфокусировать взгляд на Сивере, который внезапно оказывается очень близко и Кевин пару секунд удивленно смотрит на него. Да что же ему такое вкололи, черт побери.
А Сивер, впервые, насколько он может вспомнить, говорит по делу — вообще, в целом, словно они и правда старые друзья и Уилкинс молчит, даже если ему очень хочется перебить его аж после каждого слова, вставить свои пять и сказать ему, что он — идиот.
Но Кевин молчит, смотрит на него — фокусирует взгляд на нём и понимает, что теперь он не только отчетливо его слышит, но и видит его. Смотрит на Сивера и, впервые за все эти годы знакомства, не испытывает к нему ни раздражения, ни злости, ни желания набить ему морду — смотрит на него и понимает, что, в общем-то, они не такие уж и разные. И при других обстоятельствах… может быть… когда-нибудь.
— Поздно уже, Сивер, пойми наконец! — Кевин и сам не понимает, как хватается левой рукой за плечо Растина, натягивает ткань так, словно хочет разорвать её, но на деле это не так, просто ему важно чтоб он услышал его. Ему важно, чтоб он дослушал его и, если вдруг, Сивер решит высвободиться, то ему придется сломать ему и эту руку, — Раньше надо было думать, чувак… сейчас уже ничего не изменить. Она уже в клетке. Впрочем, как и ты. Вы оба там сидите, как чертовы звери… -вздыхает чувствуя, как челюсть начинает слушаться его, а собственный голос не доносится как будто издалека, — пойми же, наконец, поздно уже — некуда тебе деваться, и ей некуда деваться. Честно?.. А что вообще честно в этой чертовой жизни? Честно, что мы сейчас тут, подыхаем как дворовые собаки и даже не знаем, переживем ли эту войну — нужно ли её вообще переживать? Но, ты прав, ты не слетел с катушек потому что она в тебя верит. И у тебя уже нет выбора — ты не должен слетать с катушек. Да блин… ненавижу весь этот бред, черт вас побери, - всё же он держал его слишком сильно, перед глазами начинают всплывать серебряные пятна, которые растекаются, поэтому Кевину приходится выпустить Сивера и снова откинуться назад, прикрывая глаза на секунду. — Весь этот бред про то, что надо оттолкнуть чтоб защитить — н е н а в и ж у. И никогда не мог понять, даже когда учился в школе и нам пороли эту чушь — благородное дело, если все страдают во имя высшей цели… какой высшей цели, Сивер? Оглянись! Завтра мы все можем умереть — я, ты, она. Каждый день — ещё один выигрыш в этой чертовой лотерее. Ничего тут честного нет. Ни-че-го. Ни в том, что она так тебя… ни в том, что ты… оба, блин, хороши… лучше бы ты мне шею сломал, ей-богу, - Кевин издает нервный смешок, наконец-то открывая глаза и смотрит на Растина пару секунд, пытаясь собраться с мыслями.
— Не тебе это решать. Мы вообще мало что решаем, как мне показала эта чертова жизнь. Мы не выбираем, в кого влюбляемся насмерть. Просто влюбляемся и всё. Какая разница, если она убьется о что-то от отчаяния? В чем смысл? Честно — сделать с ней такое? – Уилкинс молчит какое-то время, вновь пытаясь поменять местоположение, но никак не может угомониться, и лишь устало вытягивает перед собой ногу, — Хочешь что-то изменить? Держись за неё. Держись ради неё. Докажи всем нам, что мы не правы, а она — права, что так сильно в тебя верит. Она ведь верит… она всегда верила и будет верить… - Кевин снова вздыхает и качает головой, уже не смотрит на Сивера.
— Да глупая она – Тэдди. Маленькая глупая девочка… сидит и страдает. Спрашивает у меня, что ей делать, если ты влюблен… я не знаю, в кого там.... я так и не понял… и в этом вся она — её маленький мирок, в эпицентре которого вечно стоишь ты и, главная проблема в этом чертовом мире, блин, любишь ли ты какую-то другую… нет, серьезно, мы на грани катастрофы, а она… — Уилкинс смеется, запуская руку в волосы.
— Не надо недооценивать её, Сивер. В этой маленькой девочке есть что-то такое… я уже и не знаю, как она это делает — но вот тебя вроде держит на грани все эти годы. И, не забывай, что она не твоя мать, как и ты — не твой отец... -Кевин поднимает взгляд на Растина и проглатывает подступивший к горлу комок.
— А тут речь о суициде. О ребенке, чей родитель покончил с собой, следовательно, оставил на нём своё уникальный отпечаток. Думаешь, ребенку так просто избавиться от этого клейма? Ведь неважны причины, ребенка до конца своих дней будет преследовать вопрос — почему же так с ним поступил его родитель, и, может быть, сам придет к решению, что это — лучший выход…
Это он был неправ.
Не Тэдди.